Гендерный кризис после многолетней войны в Чечне
Автор: Китаев-Смык Л. А.
У чеченцев война дома и уходить с нее некуда. Лишь временный приют находили они в лагерях беженцев, в соседней Ингушетии. В Западной Европе беглецов с Кавказских гор встречали без всякого радушия.
Не одинаково опасна "чеченская война" для женщин и мужчин, потому по-разному складываются их судьбы.
Крах мужской психологии
Важная особенность кавказской компании 1999–2001 годов – это использование российской армией преимущественно артиллерийского, ракетного, авиационного оружия без контакта сражающихся людей на поле боя. При такой "бесконтактной" войне чеченцы утрачивали персонифицированный образ врага, не видели в лицо того, кто послал снаряд, ракету, пулю. Это расстраивало осознание мужчинами-чеченцами себя мстителями кому-то конкретно за своих убитых родственников.
Мощь современного армейского оружия лишала чеченцев надежды на победу, разрушая их главное этнопсихологическое свойство – осознание каждым чеченским мужчиной себя во всем всегда Победителем.
Другая особенность второй чеченской кампании, но уже в 2001-2004 годах – в том, что "зачистки" чеченских сел и городских кварталов (поиски там террористов) специальными отрядами (СОБРом и ОМОНом) стали смертельно опасны исключительно для мужчин-чеченцев: их всех подозревали в терроризме. Они скрывались, оставляя свои дома, женщин, детей, теряя роль Защитника семьи. Рушилось вековое горское достоинство мужчины.
Чеченец, не мстящий врагу, лишенный Победы, не защитивший свой род, по законам обычаев – изгой. Это уже не совсем чеченец, не глава семьи и даже не совсем мужчина. На эту участь обречены многие мужчины-чеченцы.
Что же им делать? Какая психо-социальная роль становится их уделом, их судьбой?
"Социальные старцы"
Многие мужчины укрылись, прозябая в лагерях беженцев, отсиживались в полуразрушенных селах. Все меньше чеченцев гордо воевало в боевых отрядах без надежды на победу.
В лагерях беженцев, во многих чеченских селах с их жестким вековым (архаическим) распределением ролей не воюющие, не работающие мужчины, не могут жить изгоями. Они "выталкиваются" на роль "старцев". Это позволяет женщинам (и обязывает их), с одной стороны, оказывать им уважение, кормить, поить, обстирывать. С другой стороны, не требовать, не ждать от них ничего, кроме неких мудрых рассуждений или глубокомысленного молчания. Напомним, у чеченцев старики уважаемы, но не обладают реальной властью.
Какой же психологический механизм внутрисемейной трансформации, какой механизм перестройки личности мужчин включается для превращения реальных мужчин в "социальных старцев"?
Этот механизм – реактивная, невротическая депрессия – не что иное, как психическое заболевание.
Психо-социальное "всплывание" женщин
Массовость чеченской мужской депрессии вовлекает женщин в измененные социальные процессы. При этом женщины выдвигаются, "всплывают" на утраченные мужчинами доминантные (главенствующие) роли в семьях, в лагерных и сельских органах при решении вопросов местного самоуправления. Это, нарушая национально-этнические устои чеченского семейного устройства, ведет к гендерному кризису (к вопиющему нарушению исполнения мужчинами и женщинами своего предназначения в семье и в совместной жизни). При этом чеченки входят в новое взаимодействие со своими психологически депрессированными мужчинами. Мы наблюдали четыре формы:
1. Заняв главенствующие (доминантные) мужские роли, женщины-лидеры в большинстве случаев всячески провозглашают якобы незыблемое первенство мужчин. Это хотя и облегчает душевные страдания мужчин и примиряет их с понесенными утратами своего положения в семье, но не спасает, а, напротив, углубляет их невротическую депрессию.
2. Немало лидирующих женщин открыто обличают своих мужчин в утрате мужских достоинств, доблести и чести. Это также углубляет депрессию мужчин, но делает их податливее женским влияниям.
3. Женщины-лидеры временами угрожают мужчинам распадом семьи, изгнанием или даже, как бы в шутку, призывают их к самоубийству для сохранения мужской чести.
4. Однако в своем большинстве чеченки стараются безропотно не замечать депрессии своих мужчин, ухаживать за ними как за "старцами", сохраняя видимость незыблемости горских традиций.
Возникающее во время войны "всплывание" женщин (и, особенно, девушек) на мужские роли может порождать феномен "девицы-воина" – этакой боевой двуполой жертвы (у французов – это Жанна д'Арк, в СССР – Зоя Космодемьянская), либо за счет "взрыва" на войне юной сексуальной энергии, удерживаемой в мирное время традиционными и религиозными запретами, либо, напротив, путем религиозного ритуального тренинга, пробуждающего женский героизм. Такой тренинг разработан ваххабитами, исламскими экстремистами. Надо сказать, что жертвенное самоубийство несвойственно чеченцам, более того, запрещено горскими законами.
Чеченская женщина всегда опрятно, даже празднично одета: и дома, и на работе. Особенно заметно, что и по пыльной дороге, и по грязи чеченки идут в изящных, лакированных туфельках, в ярко вышитых тапочках, в начищенных до блеска сапожках.
Трудности войны изнуряют женщин. И вот в 2001 году в Чечне можно увидеть невероятное. Теперь в чеченских селах, в лагерях беженцев можно встретить чеченок в грязной обуви, в небрежно повязанных платках, неопрятно одетых. Для чеченской женщины это не просто признак плохого настроения, это симптомы глубокой невротической депрессии.
Военные дети
В самом начале первой "чеченской войны", в конце апреля 1995 года, на высоком холме расположилась группа чеченцев. Они все молча смотрели, как горело село Самашки; в селе были родственники этих людей. Я заговорил с чеченским мальчиком лет четырнадцати. Меня поразили в разговоре с ним две постоянно повторявшиеся фразы:
– В какой класс пойдешь?
Тогда казалось – война скоро кончится.
– Если не убьют – в восьмой.
– После школы кем будешь?
– Если не убьют, пойду в институт: буду агрономом.
И так при ответе на любой вопрос.
– Что будешь делать, когда война кончится?
– Если не убьют, буду убивать.
– А сейчас что делаешь, чем занимаешься?
– Если не убьют, буду убивать сейчас.
– Кого же?!
– Если не убьют, буду убивать русских.
Тихий, спокойный, даже будничный детский голосок. Застенчиво-нежная ребячья улыбка. Живой, заинтересованный взгляд.
– Как тебя зовут?
– Ахмед.
Русые волосы, светло-голубые глаза. Сначала я подумал, что это русский мальчик. Нет. Это чеченский ребенок.
Этнографам-историкам известны несколько чеченских тейпов (родов), называемых "русскими". Их прародителями были русские люди, поселившиеся на Кавказе, принявшие чеченский язык и горский образ жизни. В горах не по-горски жить нельзя – не выживешь. Говорили, что в известных полевых командирах: Руслане Гелаеве и Ахмеде Закаеве течет славянская кровь. Голубоглазого мальчика Ахмеда буду помнить, наверное, всегда.
В сентябре 1996 года, мягко сказать, "странно" кончилась первая "чеченская война". Боевиков (с оружием и даже с захваченными ими российскими БТРами?!) выпускали из наглухо окруженного российскими войсками города Грозного. Чеченцы ехали ликуя. Из битком набитых вооруженными людьми автомашин, ободранных автобусов, грузовиков, обшитых листами толстого котельного железа, гремело: "Аллах акбар!" Боевики трясли победно поднятыми автоматами, гранатометами.
Подумалось: "Не может быть, чтобы здесь встретился Ахмед". Машины с чеченцами шли и шли. Проехал самосвал, полный детей младшего школьного возраста, они кричали от радости, у всех автоматы в руках. И вдруг проехал УАЗик. На его откинутом заднем бортике сидели пятеро мальчишек с автоматами Калашникова. Один из них – повзрослевший Ахмед.
У этих пятерых почему-то были одервяневшие серые лица, сжатые губы. Выглядели они очень контрастно на фоне остальной орущей кавалькады. От чего эти пареньки были такими? Наверное, в УАЗике везли свежие трупы, которые должны были похоронить до захода солнца (таково мусульманское правило).
Я не рискнул, побоялся окликнуть Ахмеда, или хотя бы сфотографировать "мыльницей", которую держал в руках. Фотовспышка могла быть рефлекторно воспринята как выстрел. Боевой навык – палец на спусковой крючок – ответная очередь из автомата. А ведь машины шли рядом с блокпостом, из которого гневно смотрели на чеченцев российские солдаты. Психическое напряжение и готовность к бою с обеих сторон были максимальными. Тогда один лишь выстрел возобновил бы обоюдную бойню.
Где сейчас Ахмед? Жив ли? Может, быть ответит, напишет мне, если эта книжка попадет к нему?
Станет ли он агрономом?
Поразительна судьба детей на войне. Может показаться, что дети легче, бездумнее взрослых переносят бомбежки и тяготы гражданской войны: проще привыкают, быстрее забывают благодаря своему быстро несущемуся детскому времени. Так ли это?
Журналистка Юлия Калинина жила в Грозном, блокированном российским войсками, под ракетно-бомбовыми ударами авиации. Она рассказывала:
"Когда в соседних дворах разрывались ракеты "Град", разрушая дома, сжигая все живое, в доме лопались стекла. Я думала – вот! Сейчас! Следующий залп – по нам... конец... смерть! И тут же дети 8–10 лет продолжали незамысловатую игру в карты, жмурясь от налетавшей после взрывов пыли, переговаривались, смеясь, о чем-то своем".
Можно подумать, ужасные сцены минуют детское сознание, не доросшее до осмысления противоестественных опасностей. Это не так. Страшные образы, погрузившись на дно души ребенка, мрачными демонами будут мучить его, коверкая психику, порочно влиять на выбор жизненного пути.
Много лет мы исследовали детей в экстремальных ситуациях. Оказалось, что психологические последствия зависят от того, защищен ли ребенок взрослым или оказался один на один с опасностью и своим страхом.
Защищенные не отворачиваются от опасности, помнят ее и не страдают от ее последствий. Не защищенные дети пытаются скрыться в детский мирок от ужасающих событий, не хотят вспоминать их, но травма души остается. Особенно тяжкие психические последствия у детей, ставших свидетелями трагической беспомощности взрослых, очевидцами неотвратимых трагедий.
Если ребенок не болен, то в экстремальных условиях он страстно ищет игры и общения. Однако воспитание не любовью и добрым примером, а жестокостью и страхом войны поселяет в детских душах раннюю детскую "болезнь войны" с порочными страстями и преступным будущим.
Чеченские девочки воспитываются в строгости и послушании. Сыновей чеченцы растят настойчивыми в их проказах. Мальчиков не бьют, чтоб не поселить в их душах страха. Главные военные проказы детей – участие в войне. Чеченские дети не боятся "чужого человека" в своем селе, во дворе. Я сколько мог, столько с ними общался. Доблестью и личным правом мальчишек 7–10 лет считалось иметь какое-либо свое "громкое" оружие: гранату Ф-1, пистолет Макарова, полные карманы патронов. "Тихое" оружие – кинжал, штык-нож от автомата Калашникова ценились меньше. Дети понимали, что их сил не хватит, чтобы владеть ножом как оружием. Из пистолета они могли стрелять лежа, положив его перед собой. У меня в животе холодело, когда я видел гранаты, снаряженные запалами, то есть готовые к взрыву, в детских руках. Но ничего сказать я, конечно, не мог, меня бы слушать не стали и больше не подпустили бы к своим "тайнам".
Родители только сокрушенно пожимали плечами, когда я им рассказывал о детских арсеналах. Мальчишки старше 9–10 лет имели непременно по два "горячих" оружия на каждого: я видел у них пистолеты, автоматы, ручные гранатометы и пр.
На краю села Сержень-Юрт мальчишки тайно стали разминировать минное поле. Взрослые узнали об этом, когда прогремел взрыв: мальчик нес, держа перед собой в руках противопехотную мину и... споткнувшись, упал.
Ребятам старше 14-ти разрешалось участвовать с оружием в боях. Конечно, не всем, а только тем, кого невозможно было удержать дома, – пусть уж воюют (или считают, что воюют) под присмотром мужчин, чем в компании малолеток совершают рискованные авантюры.
Еще до войны режим Дудаева, может быть, бездумно или, борясь с русификацией чеченцев, разрушил школьную систему Чечни. Стала нарастать дисгармония в культурных основах и нормах взрослого и юного поколений чеченцев. Все взрослые в совершенстве владели и пользовались двумя языками: чеченским и русским, которому обучались в школе и у своих родителей. Школы с русским языком исчезли. С накалом национализма взрослые перестали использовать русский язык в быту. Что получилось? Дети не знают русского языка, разве что отдельные слова, и не понимают взрослых, когда те говорят по-русски. Но это еще не все.
После прихода Дудаева к власти были начаты попытки исламизации населения Чечни. 200 молодых парней были посланы в исламские страны для овладения исламом и соответственно арабским языком Корана. Они вернулись и стали обучать мальчиков.
Итак, старшее поколение двуязычное: чеченский и русский языки основа сплава горской и европейской культур и способов мышления. Выросшее поколение, овладев на бытовом уровне чеченским и на уровне Корана арабским языками, сформирует у себя иные культурные, душевные и ментальные нормы.
Тяжелый конфликт между поколениями неизбежен. Население Чечни будет расколото наихудшим образом, – когда друг другу будут противостоять поколения.
И все же можно верить, что в Чечне, в целом приверженной общечеловеческому прогрессу и отрицающей фундаменталистский Ислам, будут восстановлены современных систем обучения и высшего образования. Тогда нынешние "арабизация" и "исламизация" окажутся не более чем попыткой ухода от русификации и "советизации".
Ущерб, нанесенный чеченской культуре и образованию молодежи, уже выросшей за 10-летие сепаратизма, представить нелегко. В лагере беженцев "Кара-Булак" на территории Ингушетии, я говорил с двумя молодыми парнями (20-ти и 22-х лет). Мы сидели в большой старой солдатской палатке. Ее края у земли местами истлели. Двухярусные солдатские кровати, стоявшие вплотную были аккуратно застланы синими шерстяными одеялами. На небольшом столе, в углу чеченка готовила еду. В темноте блестели глаза ребятишек. В этой палатке (как и в десятках других в этом лагере) жили две семьи 22 человека.
– Как ты думаешь, за сколько времени можно проехать Россию на машине? – Спросил я парня помоложе.
– За два дня, если найду хорошую дорогу.
Сидевшие вокруг старшие родственники смущенно завозились, заулыбались. Хотели его поправить, но я попросил их ничего не говорить. Второй парень постарше неверно поняв их смущение, решил все-таки поправить друга:
– На хорошей машине, с русским бензином, проеду всю Россию за полтора дня. Ночь не буду спать – буду ехать.
Тут уж старшие чеченки не выдержали, на перебой стали говорить какая Россия большая. Оба парня снисходительно улыбались. Потом один сказал:
– Какая большая! Чечня сильнее! – Он хотел сказать: "Разве может быть Россия большой, если ее победили чеченцы в 1996 году?"
Очень многие молодые мужчины, парни и подростки, не учившиеся в школах, читавшие с трудом по чеченски лишь пропагандистские листовки боевиков, не знают ни географии, ни истории, ни того, какой мир, какая жизнь за пределами Чечни.
Мне показалось, что у одного из парней на указательном пальце правой руки желтело мозольное уплотнение. Оно образуется при стрельбе. Но может возникнуть и при хозяйственной деятельности. Я стал разговаривать в полголоса, становясь то справа, то слева от него. Правым ухом он почти не слышал. Это тоже признак многократного пользования автоматом Калашникова. Звук при стрельбе из него – больше 130 децибел. Но, возможны и другие причины тугоухости, например, воспаление среднего уха (отит).
В Чечне выросло поколение, повзрослели люди, интеллект которых развит и накоплен только войной. Их таланты и профессиональные умения, их душевные порывы формировались лишь для того, чтобы выживать в боях, чтобы непременно воевать.
Что можно требовать, что можно ждать от людей, которые с молодым рвением жаждут что-нибудь делать, а делать-то они могут только войну, стрельбу и взрывы, умеют только скрываться, скитаясь в горах. И лишь изредка находить домашний приют у своих родных, сбежавших из дома в лагерь беженцев.
"Приобщение молодого поколения чеченцев в мирной жизни будет самым трудным делом при установлении правопорядка в Чечне. Нужно срочно восстанавливать там систему школьного образования. Кроме того, для перевоспитания юношей следует использовать профобучение в специально создаваемых интернатах." [Из тезисов научного сообщения Л.А.Китаева-Смыка на Ученом Совете Российского института культурологии Министерства культуры РФ 26 января 2000 года: Северный Кавказ, 1994–2000. Трансформация некоторых этнокультурных представлений"].
Этот наш призыв был доведен до сведения высшей российской администрации еще в конце 1999 года. После этого были начаты выплаты заработной платы всем чеченских учителям. Обучение детей возобновилось даже при отсутствии работоспособных школ. Выделялись деньги для создания детских интернатов. Через четыре месяца это финансирование почти иссякло, "ушло в песок".
Перевоспитание молодежи остается первейшей проблемой демилитаризации Чечни.
Слом психики боевиков
Наши исследования показали, что у изнуренных войной чеченских боевиков под психологическим давлением обилия смерти и военных поражений, возникла массовая реактивная депрессия с множеством выраженных болезненных проявлений. Из-за массивности губительных причин она по ряду симптомов становится похоже на настоящую психическую болезнь. Иными словами, эта война делает арабских и чеченских воинов подчас похожими на сумасшедших.
Депрессивное ослабление воли, уменьшение чувствительности к внешним воздействиям и событиям снижает боевую инициативу боевиков, замедляет их действия. Вместе с тем увеличивается возможность психологического влияния на их сознание и волю религиозных исламских ритуалов, молитвенных песнопений, боевого хороводного танца – "зикра".
Для чеченских боевиков становится характерно:
апатичное поведение с приступами немотивированной жестокости ("холодной" либо яростной);
вспышки "священной" злобы (маниакальной агрессии), поощряемой фундаментальным Исламом;
инверсия ("переворачивание") депрессии и поведение, характерное для трикстеров (ритуальных шутов) с ерническим (самоуничижительным и злым) смехом;
интеллектуальное упрощение, временная дебильность (поглупение), возможно, вследствие примирения с неизбежной своей смертью, с отрешенностью от жизни и "вручением себя Аллаху";
психологическая депрессия нередко отягчается мыслями о самоубийстве; у исламских боевиков с депрессивной дебильностью эти мысли легко превратить в стремление к боевому самоубийству "в борьбе за веру". При этом уныние инвертируется (переворачивается) в радостное ощущение своей причастности к "высшим силам" и человек в экстазе идет на смерть, боясь возврата к мукам депрессии.
Чеченцы-боевики, страдающие военной депрессией с указанной выше симптоматикой, возвратившись в мирные села или в лагеря беженцев, как правило, не могут полноценно включиться в трудную жизнь своей семьи. Вернувшиеся боевики конфронтируют с женщинами (не могут понять или принять их новой лидирующей роли) и с невоевавшими мужчинами. Это усиливает невротизированность и депрессивность вернувшихся с войны чеченцев и еще больше нарушает шаткое семейное равновесие.
Все указанные кризисные явления в семейном звене чеченского социума, могут перерасти в катастрофическую трансформацию чеченского этноса с широким спектром нежелательных последствий.
"Земля отцов" и "мать-земля"
Надо сказать о неизвестных русским отличиях чеченского языка, влияющих на представления о минной войне. Если в русском языке слово "земля" женского рода, то у чеченцев "земля" среднего рода. У них два средних рода: один – с частицей "-ду", прибавляемой к слову во время разговора – означает неодухотворенные объекты: неживые и живые, но те, что не могут проявить свою волю. Другой средний род – с "-бу" – это живые самостоятельные существа. Например, говоря о дворовой собаке чеченец прибавит "-ду", а о волке – "-бу". "Земля", конечно, неодушевленный предмет.
Нами было замечено, что последнее время чеченцы, говоря о минировании и о взрывах земли, стали в разговоре прибавлять вместо "-ду" частицу "-бу". Это значит, что неживая почва под ногами, под колесами, под гусеницами, готовая к взрыву, и, тем более взрываясь, "оживала". В подсознании людей менялось отношение к ней. Земля становилась живым братом-соратником. Вместе с землей оживали погребенные в ней предки для мщения врагам.
Чеченцы всегда укрывались в горах от опасностей. Взрыв разрушает плоскость земли, на которой негде укрыться горцу. Земля, встающая с громом на дыбы, воронки и бугры после взрывов фугасов – еще не горы, но уже не предательская равнина. Это представление о земле не столько в мыслях, сколько в чувственном подсознании горцев-подрывников.
В Чечне говорят: "нана-лата" ("мать-земля"). Она хоть и среднего рода, но немного еще и женского (такая особенность чеченского языка). Эта земля родит хлебные колосья, вскармливает выросшими на ней травами скот. Нана-лата рождает Жизнь. Не ее минируют чеченцы.
У них есть еще "дай-мохк" ("земля отцов"). Именно эта земля (хотя среднего, но немного еще и мужского рода) с засеянной в ней минной Смертью взрывается, мужественно оживая, убивает врагов.
Узнавая об измененных войной тонкостях чеченского языка, московские чеченцы-интеллектуалы говорили:
– Этого не может быть!
На что их сородичи в Чечне отвечали:
Пусть приедут на свою израненную войной землю отцов, тогда по-другому заговорят.
Встречаясь и разговаривая на родном чеченском, мирные "москвичи" и боевые аборигены Чечни иногда начинали поправлять речь друг друга и ссориться.
Не вникая в тонкости и глубины психологии чеченцев, не удастся вести с ними успешные мирные переговоры, нельзя помочь им забыть свою обиду и месть. "Московские чеченцы" при этом иногда могут стать плохими помощниками в переговорах. Добавим, что, учитывая различия и сходства психолингвистики и ментальности чеченцев и русских, удавалось результативно влиять на переговорный процесс [Китаев-Смык Л.А. Создание общей ментальности договаривающихся сторон //В кн. Год 2000. На пути к культуре мира и ненасилия: Материалы международной научно-практической конференции "От стереотипов войны к идеалам мира через культуру и образование". М., 1998. С. 40–41].
Беглецы в Ингушетии и Западной Европе
Всякий лагерь, и лагерь беженцев, это всегда концлагерь со скованной жизнью. К ней не привыкнуть, хоть она сытая и безопасная, она – временная. Лагерь психически давит бездельем и прилюдностью жизни, отнятием права на личную тайну интимности. В лагере все люди все время друг у друга на виду и потому как бы застегнуты на все пуговицы, со строгостью поведения, сдержанностью чувств.
Но в лагере, в концлагере, психическим ответом на насилие и несвободу и на зажатость интимности может стать не только сдержанность эмоций, но и напротив, их раскрытие, а то и разнузданность.
Горцам-чеченцам традиционно свойственно, в частности, сдержанность проявлений их сильнейшей любви к детям. Отец не будет, особенно при гостях, ласкать ребенка, не обнимет, не посадит его на колени.
В лагерях беженцев любовь к детям стала несдерживаемой, не скрытой, разорвав предписания адатов, горских законов. Детей на руках чеченцев-отцов, льнущих к ним, сидящих на коленях, я видел и в лагерях Ингушетии, и в Польше.
В Европе, более того, возник надлом мужской психики горцев. Один чеченец мне сказал: "Здесь мы будто бы умерли". А другой добавил: "Хорошо, как после смерти". Чужбина для горцев – это позор изгнания и выбор постыдно легкого пути.
Поэт Борис Чичибабин писал:
Не веря кровному завету,
что так нельзя,
Ушли бродить по белу свету
мои друзья.
Пусть будут счастливы – по мне, хоть
в любой дали,
Но всем живым нельзя уехать
с живой земли.
С той, чья судьба еще не стерта
в ночах стыда.
А если с мертвой, то на черта
и жить тогда?
Чеченцам в Европе мучительней, чем в Ингушетии, где родина близка, не перерезана еще пуповина, связывающая с ней. У чеченцев в Европе стыд предательства, как психологический комплекс, менее выражен, но глубже заложен, чем у беглецов в Ингушетии. Беженцам хочется видеть себя жертвой, но не инициаторами миграции, а это противоречит адатам, по которым чеченец всегда Победитель и никогда не станет Жертвой.
Адаты – и опора, и обуза чеченцев. Сохраняя их этничность, адаты не должны мешать адаптации к европейской жизни. Но что происходит с адатами, дегенирируются ли они, консервируются ли, погребенные в мертвых ритуалах или модернизируются?
Чеченцам, особенно молодым, всегда была свойственна бравада, сокрытие тягостных переживаний, особенно, когда на горца обращен чужой взгляд. Но сейчас и в Ингушетии, и в Европе нередки чеченцы, жалующиеся на теперешнюю жизнь, проклинающие российское прошлое. Что это – детскость горского фрондерства сменяется трезвой (европейской) взрослостью? Или же, наоборот, под ее защитой чеченцы, как дети, ищут понимания и жалости к себе?
Адаптироваться, привыкать к Европе, к лагерю беженцев вырвавшимся из Чечни, непросто. Здешнее благополучие создало два сильных противоположных чувства – радость, почти счастье, благодаря безопасности, и тому, что, оказывается, где-то может быть нормальная человеческая жизнь. Но мучительно проснулась вдруг память об ужасах войны. Лагерные старожилы говорили: "Такое бывает у всех прибывающих". Недели через две двойственность чувств проходит. Но радуются лагерной безопасности вновь прибывшие недолго. Еще через месяц-два наваливается тоска по дому, чувство безнадежности при мыслях о возвращении в Чечню и страх за родных, оставшихся там.
Проститутки войны
Приобретение чеченками свободы и власти, несвойственных обычаям, может быть пагубным для их морали. В чеченском народе к каждой женщине относятся с благоговением, почтением. Она, можно сказать, наделена святостью в глазах мужчин и детей.
После любой войны в разрушенной стране, в обнищавшем народе признаком разрухи становится проституция. Но дикой и безобразной выглядит она в Чечне.
Верно говорят, что голод в военное время гонит женщин на сексуальный промысел. Но есть еще, что влечет их к грубой страстности чужого мужчины. Это утрата веры в свое женское счастье. На войне убит ее любимый или еще не найденный. Жизнь ждет своего продолжения. Смерти и горести, как это ни парадоксально, зажигают сексуальную страсть, требуя от женщины быть родительницей и утешительницей. На уродстве военного убийства произрастает уродство плотской любви без семьи, без зачатия, без рождения потомства.
Строгость Ислама и горских обычаев уберегают чеченок от проституции. В большинстве они становятся защитницами рода, воительницами.
Велико было мое изумление перед стайкой размалеванных чеченских девиц, когда я увидел их на центральной улице города Грозного еще в 1996 году, тогда шла первая "чеченская война". Юбочки, не прикрывшие трусиков, блестящие сапожки на не очень стройных ногах, алые пятна губ, сигареты. Смеются между собой, но все смотрят по сторонам.
– Проститутки.
– Но как им позволяют чеченцы?
Оказалось, тогда уже были сутенеры-чеченцы. Местные, с которыми я шел, показали мне охрану этих девиц – парней с автоматами, прохлаждающихся невдалеке.
Тогда сексуальный промысел чеченок "обслуживал" чужих мужчин: российских солдат, приезжих торгашей, мелких авантюристов, стекавшихся в Чечню на кровь и наживу. На "первой чеченской" проституция – как на каждой войне. В глазах чеченцев она, хотя и нарушала их мораль, была "костью", брошенной на "обгладывание" врагам.
После окончания боевых действий, наступившее в Чечне засилье ваххабитов, исключало там какие-либо нарушения строгостей исламской морали, а проституцию – и подавно.
Во время второй "чеченской войны" проститутки-чеченки возникли в лагерях чеченских беженцев. Это было не просто разрушение устоев горской морали, но и социально-семейных основ чеченской нации. Поправшие стыд чеченки и лишившиеся достоинства чеченцы дико нарушали вековые горские законы о неприкосновенности женской чести, о наказании смертью за прелюбодеяние. Это свидетельство о том, что чеченский этнос утрачивал свое лицо и был на грани распада.
Кризис нации
1. Свойственная чеченцам постоянная бодрость, стойкость, активность начали угасать во время второй "чеченской войны". Стали заметны угнетенность, апатия, всегда считавшиеся постыдными. Безысходность войны, страх смерти поселяли чувство безнадежной усталости в душах чеченцев. Очень многие из них бежали от войны, бросая все: дома, пашни, скот, в городах – квартиры.
2. Возникало массовое отчуждение от своей кровной земли, от Родины, от Чечни. Прошел слух, что появились старики-эвлии (волхвы-предсказатели) которые сказали, что земля Чечни проклята, на ней не будет жизни чеченам. Что надо бежать с нее, бросая семейные усадьбы, могильники предков, родовые башни.
3. Сплачивавшие раньше чеченцев непреложные законы обычаев (адаты) переставали действовать из-за того, что "горская жизнь", для которой адаты возникли в веках, сменялась "военной жизнью".
Особенно значимым стало "обрушение" закона о кровной мести – наказание за пролитую чеченцем кровь другого чеченца. Слишком много на второй "чеченской войне" было кровавых "разборок" между чеченцами, слишком много они убивали друг друга, чтобы можно было согласно адатам мстить, и не перебить людям из одних тейпов (родов) людей из других тейпов. Перед такой опасностью (ее не было последних лет двести, а может быть и больше) адаты стали беспомощными и бесполезными. Закон кровной мести перестал сдерживать убийства и бандитизм внутри чеченской нации.
Как следствие этого ослабевало действие других адатов, колебались основы чеченского общественного представления о "мироздании".
4. Важной причиной этого стало внедрение в Чечню ваххабизма – фундаментального Ислама (правильнее сказать – экстремального и безграмотного мусульманства).
Если на первую "чеченскую войну" зарубежные исламисты прислали лишь своих "наблюдателей" – мусульманский отряд численностью около двухсот человек, который почти не принимал участия в боях с российской армией, то между первой и второй войнами фундаменталисты Ислама развернули в Чечне интенсивную исламизацию населения.
Вторая "чеченская война" началась и первоначально шла под знаменами Шариата. Однако фундаментальный Ислам во многом не соответствует законам гор – адатам, и существенно нарушает, искажает жизнь чеченцев. Из-за этого в ходе второй войны чеченцы все более отчуждались от наемников-ваххабитов. Многие чеченцы возненавидели ваххабитов.
Али Закаев, старший брат одного из чеченских лидеров еще в ноябре 1999 года говорил мне: "Сейчас мы вместе с ваххабистами воюем против русских. Как бы не закончилась война, после нее мы вырежем всех ваххабистов!"
Очевидно, что ваххабиты, воспользовавшись войной, ослабляли действие адатов, цементирующих чеченскую нацию, специально разрушали, растляли чеченский этнос, чтобы со временем вобрать, всосать его в исламскую Умму, вернее в ее экстремистское крыло.
5. Жестокие особенности второй "чеченской войны": отсутствие "контактных" боев и так называемые "зачистки" привели к нарушению "семейных ролей" мужчин и женщин – чеченцев, то есть к очень социально опасному явлению – гендерному кризису (см. стр. …). Это ослабляет не только семьи, тейпы, но и нацию.
6. С приходом к власти Д. Дудаева в Чеченской республике было почти прекращено школьное обучение детей. Это прекратило современное образование и культурное развитие чеченской нации. Война прервала нормальную передачу национальных культурных традиций из поколения в поколение и стала подтачивать, разрушать этническую цельность чеченцев. Кризис их национальности нарастал.
7. Очень многие чеченцы сейчас не верят, не надеются, что их этнос сохранится. Такие сомнения – болезненный результат военного посттравматического стресса.
Можно быть уверенными в том, что Чечня возродится и как государство в составе России и как благополучная Родина-земля достойного чеченского народа.
Заметим, что российские солдаты на "чеченских войнах" не только взрослеют, но еще и приобретают многие лучшие черты горского характера.
